Она самым что ни на есть искренним способом не понимала, что же сейчас вообще соизволило произойти. Да, Цвет, да, его Лимфа. Но почему? Почему ее тело отказалось поглотить живительные соки – единственный источник тепла и радости в этом месте? Почему оно не ощутило ровным счетом ничего, совершенно, кроме липкости, вязкости субстанции, тяжело стекавшей по веснушчатой коже так, будто была готова вот-вот застыть на ней изумрудами?
И вот, когда последняя капля рухнула наземь, подтолкнутая длинным ногтем (да, Перышко все-таки побоялась того, что Лимфа может застыть, и ее придется отдирать вместе с плотью), Ева услышала какой-то довольно-таки странный звук, исходящий… снизу?
«А… это… еще… что… такое?», - еле-еле проползло у девушки в мыслях, когда она с удивлением воззрилась на набухшую шишку, опухоль на поверхности окаменевшей почвы, что, «разорвавшись», выпустила на свет Его… выродка? Нет, слишком грубо. Просто некое существо. А главное — такое потешное. На что оно было похоже? На утюжок? На чайничек? Неясно. Зато с длинными лапками. Правда вот, появление его еще долго не свяжется в голове Евы с пророненным Изумрудом.
— Эй, маленький, не бойся, я же не причиню тебе вреда, — еле-еле улыбнувшись, молвила Колибри, протягивая к неописуемому созданию почти незаметно подрагивавшую руку, словно стремясь погладить, приласкать. — Откуда же ты тут взялся, а, мышонок? – пыталась она говорить как можно ласковей, вон, даже попыталась как-то обратиться понежнее. Авось чайничек осознал бы, что его не собираются убивать? Но стоит ли говорить, что все усилия пошли прахом? — Постой, куда ты! — да, это существо, в панике пища, начало пытаться зарыться в землю, из коей и произошло. Пока не слишком-то хорошо получалось — быть может, после «рождения» еще не окрепло?
Но главное: Сестра в это время пропустила, как в саду явилось Нечто.
— Зачем? — оглушительно громко, будто сигнал отчаливающего парохода, прогудело у нее за спиной. Полынь даже содрогнулась всем телом, сначала — от неожиданности. И уже потом, когда узрела, как было сковано маленькое создание, услышала, как оно заверещало в смертельных кольцах удава, — от подступившего страха. Липкого, гадкого. Протянувшегося цепкими щупальцами из самой темной бездны, из такой бездны, о которой даже не слыхали, и сразу же заключившего в свои болезненные объятья, впившись крючками на присосках.
Даже Ева поняла, что такой голос, что эти цепи не могли принадлежать Сестре. Не могли принадлежать чему-то… человеческому?
Девушка с трудом проглотила ком, с опаской воззрившись на сверкающую в тумане сталь крюка, как будто приготовившегося к атаке, как жало скорпиона, и совершила самую страшную ошибку своей не очень-то бурной молодости — обернулась. Но не закричала. Только сдавлено пискнула, парализованная ужасом.
На нее, с каким-то жутким интересом ученого, взирал чернильными глазами изуродованный, измученный колосс.
И знаете что? Это было как гром среди ясного неба. Или, вот… Вот представьте, как если бы, например, где-то там, Наверху, один человек, проснувшись ночью от жары, или от жажды — неважно, узрел по ту сторону окна лицо.
Окна девятого этажа.
И как мог бы отреагировать на такое явление тот эфемерный человек, что думаете? Пожалуй, для начала, он бы вспомнил и озвучил все ругательства своего Предела.
Жаль только, что таковых в Промежутке не водится, а придумывать свои — было не в характере Сестры. Хотя стимул для того был немаленький, к слову.
Потом уже задумался бы о молитве.
«…а…у… …о…о…и …е», — только и смогла — и то в мыслях! — выдавить из себя Перышко, кою крепко-накрепко сковал невиданный ранее паралич.
Хотя существовал и иной вариант — банальный разрыв сердца. Или обморок. Очень, очень вероятные в такой и подобных ситуациях варианты, не находите? Кстати, глаза Евы ведь уже начали недвусмысленно закатываться, а сознание терять связь с реальностью…
— Ты хо-чешь есть? так ешь! За-чем му-чать?
…когда ее легким движением цепи восстановили снова, окропив нейтральным, безразличным Цветом. Конечно, будь это Лазурь или Золото, результат был бы более действенным… Но и того хватило с лихвой.
Сестра, издав непонятный звук, подхватив свою цепь, которая вполне могла за что-нибудь зацепиться, понеслась прочь, к противоположному Оку, вознося (пытаясь, точнее будет выразиться) мольбы Грозной, дабы она даровала столь желанную скорость, дабы ватные, подкашивающиеся ноги смогли унести ее подальше. И не подвела ведь, Синяя Краска, пульсирующая вместе с Сердцем.
Девушка пробкой из-под шампанского вылетела из Покоя.
И мельком успела подумать, что любой на ее месте сделал бы это, все же, первым делом.
